Бог за колючей проволокой
- 15 декабря 2018
- administrator
[caption id="attachment_45036" align="alignnone" width="1200"]
ИК-4[/caption]
— У нас тут, в основном, рецидивисты сидят – грабители, наркоторговцы, убийцы. У кого две ходки, у кого и по шесть-семь за плечами. Всего осужденных (называть их заключенными неправильно – это разные термины в исправительной системе – Авт.) тут чуть более тысячи. Одни освобождаются, другие прибывают. Каждую неделю к нам поступает примерно человек по двадцать, — рассказывает замначальника колонии подполковник Владимир Егоров.
Мы сидим в большом кабинете со светлыми окнами одного из административных зданий ИК-4. Зеленые стены, старенькие столы, на полках — горшки с традисканцией и хлорофитумом. Вся обстановка, кроме компьютера и электрочайника, будто бы перекочевала сюда из далеких советских времен. Кажется, что время тут остановилось, как останавливается оно там, за колючей проволокой.
За порядком на зоне следят 184 сотрудника исправительной системы. В колонии есть своё промышленное производство, школа, профессиональное училище, теплица, где выращивают огурцы и зеленый лук, а также свой храм. Если бы не вышки и охрана, это можно было бы сравнить с детским спортивным лагерем, но у здешних осужденных совсем не детские страницы в биографии.
Чтобы попасть на территорию зоны, необходимо пройти пункт контроля. Правила для всех одинаковые: и для журналистов, и для отца Александра, который приехал на службу в храм по случаю праздника, и для девушек из пресс-службы УФСИН, сопровождающих нас.
— С телефонами никак нельзя. У нас даже начальник колонии его сдает при выходе на территорию — таков приказ, – объясняет Егоров.
Мы не сопротивляемся. В большое окно, как в сберкассе, передаем свои паспорта и телефоны. В обмен на них выдается пропуск. Все личные вещи оставляем в камере хранения. За нами закрываются тяжелые железные двери, потом ещё одни и ещё. Тяжелый лязг засовов создает впечатление, что за тобой захлопнулись ворота большого мира.
Храм на территории колонии построили почти три года назад. Помогали и сотрудники УФСИН и сами осужденные. До этого здесь была лишь молельная комната. Снаружи храм кажется большим и свободным, но это не так. Внутри от силы поместится человек 30-40.
[caption id="attachment_45043" align="alignnone" width="1200"]
Отец Александр[/caption]
Служить сюда приезжает отец Александр из соседнего села Отъяссы. На вид ему чуть более тридцати. Это высокий худощавый мужчина с ясными глазами, в которых даже морщинки и те излучают ауру спокойствия и тепла – так бывает только у искренних и очень добрых людей.
— С какими проблемами к вам идут осужденные, что их волнует? – спрашиваю я перед началом службы, которая вот-вот должна начаться.
— Душевные переживания осужденных мало чем отличаются от людей, находящихся на свободе. Их тоже мучают прегрешения, которые они совершили. Другой вопрос, что грехи эти порой в разы тяжелее. На совести у многих из них ни одна и ни две загубленные жизни. Но люди учатся раскаянию, просят прощения у Бога, исповедуются.
— И вы им верите? По-моему, преступники редко считают себя виноватыми.
— Есть такой момент, но я не осуждаю их. Это метод такой. Их все постоянно обвиняют. А тут появляется человек, который оправдывает. Человек, который искренне тебе верит. И они это видят. В конечном итоге они сами рассказывают, как все было на самом деле.
— А вы не боитесь?
— Нет, что вы! Никакого страха нет и в помине. Для меня они – обычные люди. Мы даже с матушкой сюда не единожды приезжали. Она у меня певчая в хоре. К тому же все службы в обязательном порядке проходят в присутствии конвоя.
Отец Александр рассказывает, что в общей сложности храм посещают примерно человек 40. «Костяк» и того меньше – 20-25 прихожан. Это те, кто неизменно бывает почти на всех богослужениях. Остальные же приходят лишь в большие праздники.
В день нашего приезда на службу пришло всего десять раскаявшихся осужденных. Пока мы общаемся с отцом Александром, они стоят у входа в храм, ожидая разрешения начальника войти внутрь.
[caption id="attachment_45040" align="alignnone" width="1200"]
Служба в храме[/caption]
После нескольких минут интервью мы с отцом Александром и сотрудницами пресс-службы направляемся внутрь церквушки. Нас сопровождает три конвоира и Владимир Егоров. Перед самым входом он тихонько дает указания своим сотрудникам: «Ребята, с нами молодые женщины, поэтому давайте там повнимательнее, договорились?». Молодой конвоир одобрительно кивает в ответ шефу. Я настораживаюсь. Чувство, будто тебе вот-вот предстоит войти к клетку с тиграми. …Сложно представить, что подобные чувства могут возникать на пороге храма. Спустя несколько минут всё это растворяется в теплом свете храмовых икон, свечей и арочных окон.
— Нужно покрыть голову, — говорит мне один из осужденных, подавая в руки пеструю шелковую косынку. На нагрудном знаке успеваю прочесть «Виктор Краснов, ст. 111, ч.4» (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью – Авт.).
Краснов — староста храма. Мужчина по-хозяйски раздает свечи и командует, чтобы все брали записочки. Я озираюсь по сторонам. Все стены увешаны иконами, облаченными в резные оклады невероятной красоты – почти всё это работы самих осужденных. На столике справа, как в обычной церкви, лежат ручки, карандаши и листочки бумаги. На краю стола — собрание сочинений Ивана Шмелева. Эту книгу с собой принес молодой коренастый парень, стоявший справа от нас. Это Павел Королёв. Чуть позже нам удастся с ним поговорить.
Отец Александр рассказывает прихожанам о грехе и искуплении. Говорит о том, что терпение – это наш первый помощник в борьбе со страстями; о том, что нужно стыдиться грешить, но не стыдиться каяться; о том, что главное в жизни «зацепиться за камень», если вдруг начинаешь лететь со скалы вниз.
[caption id="attachment_45038" align="alignnone" width="1200"]
Служба в храме[/caption]
«Если человек сорвался в одном искушении, то есть совершил какой-то грех, ему сразу же надо покаяться перед Господом. Иначе этот грех, как снежный ком, притянет к себе другие страсти, другие грехи. Грехи не надо складывать в душе, как в копилочке. Кому они нужны? Когда покаяние настоящее, легко и человеку, и священнику. Пришли вы, например, на прием к врачу: о легких болезнях сказали, а самую опасную для жизни рану скрыли. В итоге мы можем погибнуть. Душевные раны не менее опасны для нашей духовной жизни, а душа дороже тела», — говорит отец Александр.
Отец Александр и осужденные[/caption]
Недавно в колонии был объявлен карантин, поэтому почти на месяц вход для настоятеля сюда был закрыт. Впрочем, общение с осужденными не прекращается: если душа требует общения с наставником, осужденные спокойно могут позвонить ему. И отец Александр обязательно ответит.
…Наша «делегация» направляется в школу, куда вскоре должны привести верующих осужденных. По дороге туда Егоров продолжает рассказывать о жизни в «четвёрке».
— Часть заключенных не работают по медицинским показаниям, есть отряд инвалидов: у кого-то руки нет, у кого-то ноги. Многим по этим же причинам положено усиленное питание. Для этих целей в колонии имеется кафе, поэтому любой из осужденных может купить, например, пельмени, курицу гриль или шашлык. От родственников получают посылки. Но их число в год лимитировано. Тех, кому нет 30 и кто не окончил школу, в обязательном порядке учат. Кроме того, можно получить профессиональное образование, в колонии есть ПТУ. Тут даже собственное телевидение. Записываем на камеру тюремные праздничные концерты, спортивные соревнования, конкурсы, а осужденные делают из них новостные сюжеты и транслируют их.
[caption id="attachment_45041" align="alignnone" width="1200"]
Одна из картин, нарисованная осужденными[/caption]
— В чем, по вашему мнению, основная психологическая проблема в местах лишения свободы? Почему это считается наказанием, если тут почти как в плохом санатории?
— Ограничение свободы передвижения, невозможность общаться с близкими, друзьями. Жизнь по строгому распорядку, когда ты не можешь делать то, что ты хочешь. Постоянные проверки, контроль, — говорит Владимир Егоров. — Забор в колючей проволоке давит.
— А осознание своей вины, раскаяние и самокопание?
— Кто-то осознает и переживает свой проступок. Кто-то считает для себя это нормой. Есть люди, которые по шесть-семь раз судимы. Они никогда уже не будут переживать за то, что они сделали. Потому что они так живут. У них свои особенности поведения. Кто-то целенаправленно возвращается в колонию: здесь их кормят, крыша над головой, работа, деньги. Таких много, особенно перед зимой «заезжают».
Осужденный Павел Королёв
Отбывает 2-ой срок Возраст — 35 лет. Из них в местах лишения свободы провел четыре года Работает в столовой колонии. — По тюрьмам я с 20 лет. В первый раз сел по 111-ой, в драке сломал человеку челюсть, попал в колонию-поселения, дали два года. До этого во время второй Чеченской войны участвовал в боевых действиях, был разведчиком. Куролесил по молодости основательно, конечно: врал, пил, воровал, дрался. Слава богу, убить никого не успел, посадили. Когда вышел на свободу, решил – начну новую жизнь. Повысил разряд на сварщика, начал работать, но снова всё завертелось, закружилось и в феврале 2017-го меня посадили за кражу. Сначала в Бутырке сидел, потом сюда перевели. И вот тут на меня осознание пришло, что наказание дает не суд, а Господь. Если бы я понял это еще во время первой отсидки, то не пришлось бы в тюрьму возвращаться. — Как вы к этому пришли? На свободе раньше храм посещали? — Я стал читать много разной литературы – Библию, Евангелие, Житие оптинских старцев. Я и раньше в Бога верил, конечно, но тут эта вера стала более осязаемой что ли. Жизнь здесь располагает к переосмыслению своих поступков. Понял, что надо двигаться дальше, найти хорошую женщину, родить ребенка, продолжить учиться. Для этого выучил церковнославянский язык. — Зачем? — Сразу после освобождения хочу попробовать поступить в Свято-Тихоновский гуманитарный университет, но для этого нужно сдать ЕГЭ, а значит тщательно готовиться. Правда, здесь нет необходимой для этого литературы, но всё равно буду стараться. Это ведь тоже божье испытание.
Осужденный Виктор Краснов
Отбывает 6-ой срок Возраст – 46 лет Из них в местах лишения свободы провел 23 года Служит старостой в храме. — Здесь я уже шесть, скоро срок заканчивается. Надеюсь, что Новый год буду отмечать уже дома. Сижу по 111, ч.4. (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью – Авт.). Первый раз вообще по малолетке попал, потом были статьи за разбой, грабеж – общий стаж на зоне 23 года. — А как вы к вере пришли? — Люди по-разному к этому приходят. Вспомните апостола Павла. Он ведь тоже был убийцей, пока его не осенило. У меня таким переломным моментом стала страшная авария, в которую я попал. Должен был погибнуть: тяжелые травмы, кома, свет в конце тоннеля. Но я остался жив, тогда и уверовал, начал ездить по святым местам, много где успел побывать. — Тем не менее, даже после этого вы умудрились совершить тяжкое преступление и снова попасть на зону. — Да, так случилось. Когда я снова сел в тюрьму, то наконец понял, что вот он — мой последний шанс стать по-настоящему свободным. Граница между зоной и волей — она ведь не там, где тюремные «шлюзы». Она — в душе. Чем, в сущности, отличается образ жизни арестанта и монаха? Да ничем. Просто один живет так по принуждению, а другой — добровольно. Что для одного «лишение свободы», то для другого — ее обретение. — А семья, дети? — Детей нет, не успел обзавестись. А жена есть, «заочница», познакомился по переписке, расписались. Она ко мне два раза приезжала на длительные свидания и всё. — Когда выйдете на свободу, к ней поедете? — Нет, она в Туапсе. К ней не поеду, разводиться тоже не буду. Захочет, пусть сама приезжает. А я сразу домой, в Рассказово. Знаю, что у нас там сейчас храм рядом построили, я этому очень рад. Без веры уже не вижу жизни.Осужденный Сергей Наумов
[caption id="attachment_45037" align="alignnone" width="1200"]
Сергей Наумов[/caption]
Отбывает 2-ой срок
Возраст – 37 лет
Из них в местах лишения свободы провел три года
Работает редактором на местном ТВ
— Второй раз сижу за кражу. Глупость, знаю. Рос в полной благополучной семье, родители у меня инженеры. Был женат, с супругой со школьной скамьи знакомы, но теперь в разводе. Есть сын четырех лет. По образованию программист, в свое время закончил Московский институт радиоэлектроники и автоматики. Благодаря этому здесь, в колонии, занимаюсь выпуском новостей на ТВ, делаю фильмы, сюжеты о жизни за решеткой. Эта моя отдушина. Я считаю, раз уж попал сюда, нужно жить дальше. Не вижу смысла тратить силы на сопротивление этой системе — это бесполезно.
— Шаламов писал, что лагерный опыт — опыт, не нужный человеку. А вы что думаете об этом?
— Тюрьма в разумных дозах полезна человеку, но только тому, кто сможет этот опыт интегрировать, осмыслить и сделать полезным. А для кого-то это просто потеря времени. Он оказался полезен для меня как в плане внутреннего роста, так и в плане избавления от иллюзий социальных, политических. Такой водораздел.
— А как пришли к Богу?
— Это была долгая дорога в дюнах. В свое время я интересовался многими религиями, увлекался философией и даже эзотерикой, поэтому научился разделять форму и содержание. Полное осознание того, что Бог есть, ко мне пришло пять лет назад. На тот момент мы с супругой уже долгое время были вместе, но детей у нас так и не было. Вроде и здоровы оба, а не получалось ничего. Нам посоветовали съездить к мощам святой Ксении Петербургской. Мы пробыли там почти целый день. А спустя девять месяцев у нас родился Саша. С тех пор я лишь укрепился в своей вере. Правда, в храм здесь я хожу не очень часто, только лишь если в этом чувствую потребность. Бог он в душе, а помолиться про себя можно и в камере.
— А жена, родители на свидание приезжают?
— С бывшей женой поддерживаем связь, пишу ей, звоню. Сын, естественно, не знает, где я. Она присылает Сашины фото, я отправляю ему открытки. Очень скучаю… Родители не имеют возможность приехать в силу возраста и состояния здоровья.
— Какие планы ставите перед собой после освобождения.
— Знаете, есть такая пословица: хочешь насмешить Бога, расскажи ему о своих планах. Я, как и многие здесь, хочу семью, дом, работу. А пока же предпочитаю просто жить, день за днем. Нарезать жизнь небольшими отрезками, переосмысливать огромное маленькими порциями. Есть задача и она очень проста — сохранить в себе человека.